у него не было иной альтернативы, кроме как заставить 2910-го забыть об этом на мгновение.
> Помимо отсылок к Панчу/Пиноккио, эта способность найти доказательство своей человеческой природы является, возможно, наиболее убедительным доводом, который указывает, что у нас имеется машина или марионетка, которая хочет стать человеком.
Или же это может просто означать, что доказательство соответствует истине.
> «Оба они, и наш корреспондент, и сотрудник БСС, были заколоты штыками, когда противник захватил лагерь». Это заявление не соответствует деталям смерти Бреннера в точности и может быть сфабриковано.
2910-й заколол Бреннера ножом в горло, но об этом не знал никто, кроме 2900-го, который также мёртв. Предыдущее предложение говорит «Десантники сообщили, что наш корреспондент погиб, очевидно, помогая приписанному сотруднику БСС ухаживать за {УЖОСами}». Поскольку они оба, предположительно, были найдены в полевом госпитале, допущение, что их обоих заколол штыками враг, кажется вполне разумным.
> Двусмысленные высказывания: «он припомнил, что в Эверглейдс {до отправки в зону боевых действий} испытывали модель со стебельчатыми, как у краба, глазами, но стебельки постоянно поражались грибком…». Это означает, что 2910-й помнит самые первые испытания УЖОСов, что можно истолковать в пользу как одной, так и другой версии, но в целом это довольно загадочная ремарка.
Возможно, он просто вспомнил эти факты, ему необязательно было присутствовать там.
> Религиозные аллюзии: Когда гаснет осветительная ракета, 2910-й бормочет: «Звезда на востоке для людей, кто не были от женщин рождены», приравнивая неким образом УЖОСов с мистической природой Христа — вспоминая Вифлеемскую звезду, за которой следовали волхвы, направляясь к ребёнку, одновременно богу и человеку.
Думаю, этой циничной шутке 2910-го, который «тут же пожалел о своих святотатственных словах», придаётся излишне большое значение. (В любом случае, УЖОСы её не поняли.)
> Заключение: В свете отсылки к Пиноккио и знания, что согласно системе католической веры Вулфа Христос является человеком, имея при этом божественную природу, думаю, мы можем сказать, что эти отдалённые человеческие воспоминания были внедрены 2910-му…
Я прихожу к противоположному заключению. Также стоит отметить следующий абзац в конце (колонка, сообщающая о его смерти):
В американских журналах на второй странице обложки <…> печатается иногда колонка, посвящённая новостям о сотрудниках редакции. Через две недели после того как корреспондент по фамилии Томас отправил последнюю статью в серии репортажей, <…> в этой колонке появился следующий абзац:
«<…> мы испытываем особую горечь в связи с гибелью молодого человека, чьи репортажи, как ни парадоксально, были подписаны лишь его именем, чтобы скрыть его номер».
Это вызывает вопросы, если он никогда не существовал в качестве человека. С другой стороны, возможно, он был Томасом Неверующим![9]
И наконец, ты когда-нибудь рассматривал вариант учёта в категории «Ужасающие каламбуры»? «УЖОСы войны» вполне можно считать среди наихудших у Вулфа — возможно, даже самого наихудшего!
—Gerry Quinn
Предисловие к антологии
«Нова 1»
(1970 г.)
Гарри Гаррисон
Некоторые чрезмерно восторженные поклонники научной фантастики склонны преувеличивать притязания данного жанра. Современная НФ определённо не восходит ни ко второму столетию и Лукиану Самосатскому, ни даже к готическиму и фантастическому романам прошлого столетия.[10] Разумеется, там находятся корни НФ — точно также, как и во всех литературных жанрах, поскольку НФ является частью художественной литературы. Если же, однако, НФ куда-то и восходит, то нам сто́ит вспомнить о рубеже веков и Герберте Джордже Уэллсе, этом потрясающем человеке из Бромли, в графстве Кент, который, похоже, и положил всему начало. Он умел писать — о да, умел, да ещё как! — и он сознавал влияние науки на историю. Именно об этом писатели-фантасты и пишут с тех самых пор.
Наша фантастика — порождение века разума и эпохи науки, и была, по сути, вылеплена современными художественными формами. Неслучайно её сходство с детективом; разве сэр Артур Конан Дойл не работал в обоих жанрах? И она многим обязана О. Генри и характерной концовке его рассказов. Научная фантастика появилась во время величайшего бума, который когда-либо переживал рассказ в англоязычной литературе. Журналов тогда было в изобилии: палпы и глянец, ежеквартальники, ежегодники, ежемесячники и даже еженедельники. Постепенно этот поток пересох, но НФ, одержимая собственными проблемами, весело громыхала в будущее по своим хромированным рельсам — в то время как повсюду вокруг рассказ, как жанр, умирал. Сегодня рассказ если ещё не мёртв, то, безусловно, при смерти. (Как раз когда я пишу эти строки, последний крупный рынок, «Сэтэдэй Ивнинг Пост», валится и делает последние вдохи.)[11] Однако научно-фантастический рассказ, в счастливом неведении о том, что делает весь остальной мир, несётся вперёд на всех парах.
Не стану заходить настолько далеко, чтобы заявить, будто лишь НФ позволяет малой прозе оставаться в живых — хотя порой складывается именно такое впечатление. Научно-фантастические журналы до сих пор ежемесячно печатают по меньшей мере 300 000 слов совокупного объёма рассказов. И эти рассказы не утрачены для читателей сразу же после выхода журналов. Эти журналы прочёсывают составители антологий — для антологий лучшего за год, тематических антологий, антологий лучших рассказов, вышедших в журнале за год, антологий лучших новелл, антологий из антологий лучшего из антологий — они не знают пределов! — и это не считая сборников собственных трудов авторов. Счастливые читатели с нетерпением ждут и покупают все эти тома.
В подобной практике нет, по сути, ничего дурного; я, признаться, и сам участвую в ней, не хуже прочих составляя антологии и сборники. Однако я заметил, что подходящий материал становится жидковат — особенно после того, как его уже процедили несколько раз. Количество журналов ограниченно, а потому из них можно выбрать лишь ограниченное количество рассказов. Что же ещё можно сделать?
Ответ на этот вопрос вы держите у себя в руке: антологию хороших рассказов, новых рассказов, первоклассных фантастических рассказов. Два из них были спасены от незаслуженной безвестности; один — из прекрасного (хоть и скупо распространяемого) литературного квартальника, другой — из британского одногодка. Все остальные — такие же новые, как свежеотчеканенные пенни, и такие же блестящие.[12]
Не стану утверждать, что для научно-фантастических журналов существуют табу. Но у них, безусловно, существует редакторская индивидуальность, и, возможно, писатели, когда пишут для подобного рынка, страдают от этих подсознательных табу. Похоже, тот факт, что вошедшие сюда рассказы предстояло опубликовать впервые именно в книге, положительно сказался на творческой раскованности авторов. Не то чтобы
